– Привет, – пророкотал знакомый и отчего-то довольный голос в трубке. – Я сижу и жду, когда же ты мне позвонишь и про свою ненаглядную машинку скажешь.
– Знаешь уже? – спросила Элла, удивляясь наивности своего вопроса. Меркурьев знал все и всегда. Как это у него получалось, оставалось загадкой, но он был в курсе того, что происходило вокруг, вне зависимости, имело ли это отношение к нему или его служебным обязанностям.
– Канэшн… Еду я себе мимо парковки, по делам отправился, – зачем-то счел нужным пояснить он, – смотрю, стоит знакомая мне машинка, а лобовое стекло тю-тю. Вдребезги. Где ж это тебя так угораздило-то?
То, что они общались на «ты», было их маленькой тайной, которую никто из сослуживцев не одобрил бы. В «ЭльНоре» не было принято держать себя с учредителями запанибрата, но где теперь корпоративные правила этики «ЭльНора»…
– Олег, ты только никому, пожалуйста, не говори, но лобовое стекло мне муж разбил. Представляешь?
– Му-уж? – в голосе Меркурьева сквозило неприкрытое удивление. – Муж объелся груш. Это что, ревность у него взыграла? Или обидка, что ты его бросила?
– Он уверен, что это он меня бросил, – сообщила Элла, чувствуя ставшую уже привычной тяжесть в груди. – Но дело не в этом. Он действительно бросил. Камень в мою машину, когда я проезжала мимо. У меня до сих пор руки и ноги трясутся, а если бы он мне в голову попал?
– Если бы он попал тебе в голову, то мы бы сейчас не разговаривали, – душевно сообщил Меркурьев. – А с чего ты взяла, что это он?
– Да я сама видела. Он стоял на перекрестке, я начала притормаживать, машинально, конечно, а он поднял руку, я сначала решила, что в приветствии, и в ту же секунду стекло рассыпалось в мелкую крошку. Я чуть в столб не врезалась. Олег, он хотел меня убить?
– Странный способ для убийства, – задумчиво сказал Меркурьев. – Ненадежный. Ладно, я сейчас действительно отъехал на другой конец города, но ближе к обеду загляну, посмотрю на твою красавицу да в мастерскую ее отгоню. Денежки есть?
– Есть. Я тебе на карточку переведу, – сказала Элла, – ты только скажи мне, сколько надо.
– Узнаю, сообщу. Ты это, спустись вниз, ключи на вахте оставь.
Теперь, когда машина была в надежных руках Меркурьева, о ней действительно можно было не думать, поэтому усилием воли Элла все-таки заставила себя погрузиться в работу. Она ни за что бы не призналась в этом самой себе, но ей не хватало Норы с ее холодным и трезвым взглядом на вещи. Не хватало ее постоянной критики и знакомой с юности улыбки. Улыбки женщины, хорошо знающей себе цену.
Элла вздохнула и снова отложила в сторону строительный проект, над которым работала. Как же все-таки помириться со старой подругой. Ведь обеим же ясно, что они в сиюминутном порыве злости наделали немало ошибок. Как объяснить Норе, что на самом деле она не хотела ругаться, а действовала лишь из-за желания сохранить «ЭльНор», защитить его от возможных неприятностей. И ведь не позвонишь первой. Как там гласит один из законов Мэрфи? «Ситуация становится необратимой, когда нельзя сказать: «Давайте все забудем!»
Как забыть предательство Норы? Как забыть, что муж бросил в нее камень? Как забыть все то, что они все четверо наговорили и наделали друг другу? Сердце подскочило к горлу и затрепыхалось, мешая дышать. Лоб стал влажным, руки липкими. В животе противно засосало от голода. Господи, всего лишь двадцать минут назад она попросила в приемной чаю и выпила целую чашку с предложенным секретаршей печеньем. И теперь отчего-то опять ужасно проголодалась.
Промокнув капли пота на лбу салфеткой, Элла невольно вспомнила разговор с матерью. Мама по-прежнему волновалась за свою девочку, как будто она до сих пор была маленькой глупышкой, а не взрослой, сорокатрехлетней женщиной. Хотя, наверное, так поступают все мамы на свете. Сама Элла тоже все еще считает дочь несмышленышем, несмотря на то, что во многих вопросах та ей еще и фору дает.
Маму волновало здоровье Эллы. И хотя обычно Элла относилась к ее тревогам равнодушно, сейчас призналась – с ней действительно происходит что-то не то. Организм давал сбой, и это проявлялось каждый день и каждую ночь. Она по-прежнему плохо спала и просыпалась разбитой и совсем не отдохнувшей. У нее практически постоянно болела или кружилась голова и дрожали руки. Пожалуй, мама права и нужно посоветоваться с врачом. Но с каким?
Мама настаивала, чтобы дочь поехала на обследование в немецкую клинику, но уехать сейчас Элла не могла. На работе ее бы не поддержали.
– Пойми, сейчас слишком многое поставлено на карту, – объясняла она маме.
– И здоровье? – наседала та.
– Да, и здоровье, – со вздохом соглашалась Элла. – Я должна доказать, что в меня не зря поверили. Я не могу подвести людей, с которыми работаю. Мне предстоит начать все заново, и я должна показать, что мне можно доверять, со мной можно работать. Понимаешь? Ладно бы отпроситься на день-два. Но Германия? Это неделя минимум. Я не могу сейчас себе этого позволить. Да и, если честно, у меня нет на это лишних денег. Ты же знаешь, все изменилось.
– Тогда попроси Сергея. – Мама не сдавалась. – В конце концов, он врач, и его долг тебе помочь.
– Нет, мамочка. Просить Сергея я не буду. Это совершенно невозможно. Пойми, мы с ним отныне враги.
– Для врача нет врагов и друзей. А в данной ситуации он – врач, а ты пациентка. Доченька, не накручивай ты лишнего. Здоровье – это серьезно, и я не хочу, чтобы ты им рисковала. На саване нет карманов, так что всех денег на заработаешь.
Пусть и нехотя, но Элла признавала мамину правоту. Переждав очередной приступ дурноты, она достала телефон и набрала номер Сергея. В конце концов, в ее характере было преодолевать все неприятное быстро, одним махом. Сделала и забыла. Звонки, отдававшие в ухо, дарили трусливую надежду, что Сергей занят, однако он все-таки ответил на ее вызов. Его «алло» было таким далеким, усталым и безысходным, что внутри у Эллы невольно все сжалось.