Твоя примерная коварная жена - Страница 49

– Не дави на жалость, – заорал он. – Это ты сама придумала строить этот идиотский комплекс, который сожрет не только все наши деньги, но и тебя саму. Вот теперь и расхлебывай ту кашу, которую заварила. Можешь хоть картофельный мешок носить вместо нормальной одежды, а я экономить на себе и своих удовольствиях не желаю. Я предлагал взять тендер на строительство детского сада. Жили бы сейчас спокойно и в ус не дули. Не захотела – плати. Поняла?

– Поняла, – сказала Бжезинская и отключилась, потому что почувствовала, что вот-вот расплачется.

В кабинет заглянула секретарша Мила, повела тонким носиком, оценивая уровень грозовой обстановки, улыбнулась успокаивающе, прощебетала тонким голоском:

– Элеонора Александровна, к вам пришли. Журналистка Инесса Перцева.

Бжезинская вспомнила, что действительно назначила эту встречу. Перцева писала рекламные материалы лучше всех в городе, и Элеонора заказала цикл рекламных статей в газету «Курьер» при условии, что писать их будет именно Инесса.

Последующие полчаса она показывала рекламные буклеты и огромный макет будущего микрорайона, рассказывала про новое необычное решение, над которым они сейчас работают, перечисляла плюсы, уговаривала, обольщала и вербовала журналистку в свои ряды.

Бжезинская очень старалась быть убедительной, потому что от расположения Перцевой зависело очень многое. Та одним росчерком своего журналистского пера могла как поддержать, так и неисправимо испортить репутацию. Увлечь ее своим проектом было можно, подкупить – никогда. Инесса была женой богатого мужа, поэтому вполне могла себе позволить слыть неподкупной.

Сегодня журналистка отчего-то слушала ее, как казалось Элеоноре, не очень внимательно, не задавала никаких вопросов, зато неотрывно рассматривала свою собеседницу. Несмотря на хладнокровие и умение держать себя в руках, Бжезинской хотелось поежиться под ее острым изучающим взглядом.

– Что-то не так? – наконец не выдержала она, но смутить Инессу Перцеву было не так-то просто.

– Все так, – мелодично сообщила она. – Элеонора Александровна, а вы хорошо себя чувствуете?

Вопрос поставил Бжезинскую в тупик. Как бы она себя ни чувствовала, журналистку это ни в коей мере не касалось. Отчего бы ей было задавать такой странный вопрос? У Элеоноры похолодело в груди и засосало под ложечкой. Знает или не знает? И если знает, то что именно? И как широко успела растрепать информацию, которая, всплыви она сейчас, обойдется Элеоноре слишком дорого? И еще важно, откуда знает? Но спрашивать нельзя, чтобы не показать, что ей это важно. Бжезинская незаметно перевела дыхание.

– Я прекрасно себя чувствую, – сказала она и ослепительно улыбнулась журналистке. – Конечно, осенью сказывается легкая хандра. Да и обстановка у нас нервная, сами понимаете. Но во всем остальном порядок. Ничего такого, с чем нельзя было бы справиться. Давайте продолжим, а то у меня мало времени.

Закончив беседу, отнявшую у нее все силы, Элеонора откинулась на спинку кресла и попросила верную Милу заварить ее волшебного чаю на травках. Больше всего на свете ей хотелось уехать домой, сесть, завернувшись в плед, у камина, взять книжку, сварить глинтвейн и читать, сидя перед большим окном, периодически поднимая голову, чтобы посмотреть на падающие листья и бегущие по стеклу струи дождя. И эклера, маленького аппетитного эклера с шоколадным кремом вдруг захотелось так сильно, что даже слюнки потекли.

Нет, не могла она позволить себе сейчас безделье. Слишком много запланированных на сегодня дел еще осталось. Она позволила себе в тишине и покое выпить принесенный Милой чай, попросила позвать Ушакова, которого отчего-то по-прежнему не было на месте, и решила выполнить еще одно неприятное дело, которое клятвенно пообещала сделать Варе и с которым нужно было разобраться как можно быстрее.

Она набрала знакомый номер на телефоне и вздохнула, как перед прыжком в воду.

– Привет, – неискренним голосом сказала она, когда второй абонент снял трубку. – Слушай, давай мириться, а? Глупости же все это. Мы с тобой и не такое вдвоем переживали. Давай начнем сначала.

Ни капельки она не верила в то, что сейчас говорила. Как там, в законе Мэрфи? «Ситуация становится необратимой, когда нельзя сказать: «Давайте все забудем»? Глупышка Варя просто не понимает, что их ситуация необратима.

– Нам не о чем с тобой разговаривать, – сообщил ей в трубке ледяной голос Элеоноры Бутаковой. – Ты предала меня всеми возможными способами. Дороги назад у нас нет. И ничего не изменится. Никогда. До самой смерти.

В ухе забились острые, разрывающие голову гудки.

«До самой смерти, – задумчиво повторила Бжезинская. – До самой смерти… Слово сказанное есть ложь… Или нет… Поживем – увидим».

* * *

Наши дни

Дмитрий Воронов

Вчерашняя дурнота, которую Дмитрий связывал с неожиданным ударом по голове, нанесенным Олегом Меркурьевым, совершенно прошла. Этому обстоятельству Воронов обрадовался, потому что накануне еле доехал до управления, так худо ему было. Кружилась голова, сохло во рту, двоилось в глазах, вдоль позвоночника тек тонкий ручеек пота, и лоб был влажным, и руки холодными и мокрыми, как у лягушки.

– Может, тебя все-таки врачу показать? – озабоченно спросил майор Бунин, глядя на коллегу, но Дмитрий лишь отмахнулся.

– Слава богу, мозгов нет, а то было бы сотрясение, – шутя сказал он, скрывая, впрочем, от своего начальника и друга, что чувствует себя действительно отвратительно.

Отпущенный другом и начальником, он в полном изнеможении добрался до дома, отметил, что Лелька с дочкой Верочкой ушла на прогулку, а значит, некому квохтать по поводу его бледного вида, решил улечься спать, но внезапно ощутил зверский голод и набросился на приготовленные Лелькой котлеты, ее коронное блюдо. После еды он все-таки уснул и часов в пять вечера проснулся совершенно здоровым, как будто и не было ничего.