Твоя примерная коварная жена - Страница 40

– Вы в курсе, что у нее жилец новый? – спросил Дмитрий невзначай. – Вы вообще такие вещи отслеживаете?

– А как же. У нас тут все строго. – Лицо охранника было открытым и каким-то детским, что ли. Впрочем, элитный поселок – не военная база. Особой заварухи случиться не может. – Жильцы за охрану платят немалые деньги, так что должны быть уверены, что мимо нас муха не пролетит. А у Элеоноры Александровны на участке Олег поселился. Охранник ее. Когда она на работе, он к нам приходит за жизнь побалакать. Иногда в город ездит, в магазин поселковый ходит. Камеры у нее на участке расставил, по уму, кстати, все сделано. Сразу видно, мужик серьезный.

На Воронова Меркурьев при их первой встрече произвел такое же впечатление серьезного мужика. Поэтому понять, что именно заставило его поменять стабильную работу начальника службы безопасности солидной фирмы, требующую общения с людьми, на жизнь волка-одиночки, наемного телохранителя, большую часть дня скучающего в деревенской глуши, казалось Воронову важным.

Дмитрий прошел по аккуратной, обрамленной соснами поселковой улочке, оставил машину на стоянке у шлагбаума. Поселок укутывала осенняя безмятежность. Клены с багряными листьями, благородно желтеющие дубы, все еще зеленые кроны рябин, разбавленные красными гроздьями похожих на бусы ягод, белый песок дорожек, кованые, кирпичные, металлические заборы, просторные дома, обилие окон без ставней, резные вьюшки каминных труб, разноцветье крыш, ухоженные участки с фонариками вдоль причудливо петляющих дорожек, декоративные пруды, отсутствие выставленного напоказ ежедневного быта… Ни тебе белья, сохнущего на веревках, ни неухоженных дровяных поленниц, ни ржавых старых ванн, вкопанных в землю для сбора дождевой воды. Здесь все дышало стабильностью, покоем, удобством, обеспеченностью большими деньгами.

Дом Бжезинских, в котором теперь обитала одна Элеонора, оказался не очень большим, зато элегантным. Чуть в стороне от основного участка, среди мини-парка из все тех же кленов и рябин стоял дом поменьше, видимо, тот самый флигель, отданный в пользование Меркурьеву. Сплошного забора вокруг участка не было, он был огорожен причудливой резной вязью, стоившей наверняка целое состояние, поэтому словно погруженный в спячку дом и окружающее его пространство, тоже очень стильное, комфортное, продуманное до мелочей, можно было рассмотреть без всякого труда.

На деревянном настиле у пруда стояло кресло-качалка, в котором лежал позабытый владелицей клетчатый плед – уютный и мягкий, что было видно даже на расстоянии. По воде бежала мелкая рябь, подгоняемая сентябрьским ветром, и плавали принесенные тем же шутником-ветром листья, красные, зеленые, желтые, как лодки в какой-то небывалой регате.

Надо признать, что и дом, и участок очень подходили своей стильной и элегантной хозяйке, но Дмитрий не мог не увидеть, как разительно он отличается от загородного дома, выстроенного его Лелькой, – добротного, деревенского, где пахнет пирогами и яблоками, где трещат настоящие дрова, привезенные из ближайшего леса. Впрочем, наверное, глупо сравнивать надежного, верного, доброго лабрадора с мальтезе, причесанным в элитном салоне. У Вороновых был именно лабрадор, подобранный когда-то Лелькой в приюте для животных. Какая собака была у Бжезинской, и была ли вообще, он понятия не имел, но мальтезе ей подходил.

Что-то твердое уперлось Дмитрию в спину, аккурат между лопаток, и он с изумлением понял, что это ствол пистолета.

– Руки. – услышал он. – Медленно поднимаем руки за голову. Затем делаем шаг вперед и поворачиваемся ко мне мордой. И без фокусов, а то выстрелю.

Голос принадлежал Меркурьеву. Несмотря на то что разговаривали они всего один раз, Воронов сразу его узнал.

– Да ты что, это я ж, – начал он. – Ты что, меня не узнаешь, что ли. – И, не поднимая рук, повернулся на знакомый голос, не желая ставить себя в унизительное положение.

Удар по голове не дал ему договорить. Осеннее разноцветье, только что разглядываемое через витую кованую решетку, сменилось бело-черным изображением, а затем и вовсе наступила темнота, в которую Дмитрий провалился, успев удивиться, что черный цвет, оказывается, не имеет оттенков.

* * *

Наши дни

Элла

Обследование в клинике доктора Семенова внезапно напомнило отпуск. За проведенные там три дня Элла выспалась и отдохнула так, как у нее получалось лишь на море. После первого обморока здоровье ее неожиданно пошло на улучшение. Исчезла вязкая, опутывающая руки и ноги дурнота, перестала кружиться голова.

От обморока она пришла в себя только в палате – просторной, с окном во всю стену, сквозь которое виднелась московская улица с движущимися по ней машинами и людьми. Стекло, видимо, было звуконепроницаемым, потому что шумы улицы не нарушали тихого уединения палаты. Все в ней было окрашено в нежные пастельные тона и оттенки. Мягко-зеленые стены оттенялись сиреневым ковром на полу, сиреневыми же шторами, бежевой обивкой диванов и кресел, сливочным абажуром настольной лампы. Высокий пушистый ворс ковра глушил шаги. Здесь даже говорить хотелось шепотом, и все казалось мягким и уютным, как застиранный любимый старый свитер, который Элла иногда надевала зимой, когда за окнами был трескучий мороз.

Центр доктора Семенова дарил обманчивое чувство защищенности и покоя, и Элла, немного подумав, решила позволить себя обмануть. Хотя бы ненадолго. Она чувствовала, что ей необходима передышка. Очнувшись, она покорно сдала все анализы, затем, вернувшись наконец в палату, с внезапным аппетитом съела очень вкусный обед, приготовленный из каких-то незнакомых на вид продуктов. Полезных-преполезных, как ее заверила принесшая его медсестра. Затем она уснула и неожиданно для самой себя проспала почти до восьми часов вечера, после чего почувствовала себя способной спуститься на ужин в небольшой ресторанчик при клинике. Назвать это помещение больничной столовой у нее бы язык не повернулся.