Твоя примерная коварная жена - Страница 47

Когда же последний однажды зажал Элю в коридоре, грубо облапив ее грудь, и попытался поцеловать, а потом наглядно объяснить, что на молодое тело дочки у него встает гораздо охотнее, чем на расплывшееся до безобразия тело мамаши, Эля поняла, что дома у нее больше нет.

Новому маминому мужу она заехала коленом в пах, от чего он согнулся в три погибели, завыл, заорал благим матом и потом три дня ходил, как моряк, чуть враскорячку, бледнея и морщась при каждой попытке сесть на стул. Маме он наплел, что на него напали во дворе, отобрав подаренный ею золотой перстень, когда-то принадлежащий отцу. На самом деле перстень он проиграл в карты, но это ничего не меняло. Мама, охая, делала ему примочки на причинное место, которое, видимо, очень ценила, и Эля, которой было противно смотреть на разворачивающийся перед ней мерзкий спектакль, съехала в общежитие к подруге, где нужно было вдвоем спать на одной кровати, но зато не бояться повторения приставаний со стороны маминого мужа.

Какое счастье, что вскоре жизнь ее коренным образом поменялась. Она стала женой, ценным специалистом и соучредителем собственной строительной фирмы, и главным достоинством города на Волге, куда она волею судьбы попала по распределению, были двести пятьдесят километров, отделяющие его от Москвы и от мамы с ее новым мужем.

Естественно, что года за три с небольшим он оставил маму не только без мехов, драгоценностей и антиквариата, но и без квартиры на улице Горького, к тому моменту переименованной в Тверскую. После развода и раздела имущества мама оказалась в однокомнатной квартирке в Строгино, и лишь когда дела «ЭльНора» наладились настолько, что Эля Фалери смогла позволить себе приобрести недвижимость в Москве, она купила большую квартиру в старом центре, предусмотрительно оформив ее исключительно на себя и перевезя в нее маму.

Свою однушку та сдавала, и на эти деньги, да еще на небольшую пенсию, жила. Единственным расходом на мать Эля признавала лишь зарплату новой домработнице, которая приходила три раза в неделю, поскольку иначе мать заросла бы грязью и умерла с голоду. Больше она не давала ей ни копейки, оставляя без внимания намеки, жалобы и просьбы. С детства обладая сильным характером, Эля Фалери лишь укрепила его, выйдя из всех жизненных перипетий стойкой, циничной и абсолютно безжалостной.

Глава двенадцатая

Наше время

Элеонора Первая

В последнее время она почему-то часто вспоминала детство. Беззаботное детство, в котором она каждое утро просыпалась счастливой, предвкушая радостные сюрпризы, которые принесет день сегодняшний. Никогда больше не было в ней такой легкости, как в те далекие годы, когда казалось – встань на цыпочки и полетишь.

Она пыталась вспомнить, когда впервые почувствовала тяжесть лежащего на ней груза ответственности? С какого момента она привыкла отвечать за все и за всех? За маму, за Бориса, за детей, за коллектив… Вместо ответа всплывали лишь разрозненные воспоминания из детства и институтской юности. Цельная картина не складывалась, распадалась на неподходящие друг к другу пазлы.

Говорят, что детство начинает особенно часто вспоминаться тогда, когда подкрадывается старость. Элеонора Бжезинская придирчиво осмотрела себя в зеркале. Высокий лоб без единой морщинки, подтянутые к вискам скулы, строгий и нежный абрис тонкой лепки лица… Нет, на старуху она не походила ни капельки.

А может быть, все дело в том, что она уже давно забыла, что значит жить без денег? Нет, конечно, голодная смерть ей не грозила, но свободных средств, о которых можно было не задумываться, потому что они были всегда и их хватало не только на все необходимое, но и на капризы с причудами, у нее теперь не было. Все до копейки она вложила в строительство «Изумрудного города», поставила на кон в игре, которую вела не на жизнь, а на смерть и в которой уже проиграла и семью, и дружбу.

К примеру, она не могла себе позволить слетать на выходные в Париж, к дочери. Варя очень болезненно переносила как развод родителей, так и разлад между мамой и обожаемой крестной. Каждый вечер звонила по телефону, давилась слезами, умоляла разрешить ей приехать домой. Но Бжезинская была неумолима – учеба прежде всего. Во-первых, в обучение Вари были вложены весьма солидные деньги. Во-вторых, ей хотелось удержать дочь как можно дальше от того напряжения, в котором теперь приходилось жить Элеоноре.

По-хорошему нужно было выбраться к девочке хотя бы на пару дней. Да и на самой Бжезинской парижский воздух всегда сказывался позитивно. Он действовал на нее каким-то мистическим, волшебным образом. Элеонора закрыла глаза и представила, как идет по парижским бульварам, усыпанным спелыми каштанами, которые жарят и продают на каждом углу, как подпевает в такт французским песенкам, лиричным и романтичным, как сама любовь, как вместе с горьковатым запахом каштанов и музыкой уносится в небесную синь тот самый груз ответственности, который она привыкла постоянно таскать с собой. Только в Париже он становился чуть-чуть менее весомым, словно растворяясь в окружающем воздухе.

Нет, от груза сейчас никуда не деться. Бжезинская нахмурила брови, отгоняя праздные, лишние мысли о покое и безмятежности, которым все равно было не суждено сбыться. Несколько дней, вернее вечеров, она штудировала рационализаторские предложения Степана Ушакова и должна была признать, что мальчик придумал, а главное, изложил все очень толково.

Проект нового микрорайона за счет цветового решения, несомненно, удорожался, но в масштабах всего строительства это были не такие уж и большие деньги. Маркетинговый же результат такого хода трудно было недооценить. Весь опыт Бжезинской вопил о том, что продажи квартир сразу вырастут, что в нынешней экономической ситуации было совсем не лишним.