– Я же твой врач, – сказал он, не в силах признаться. Весь его жизненный опыт вопил о том, что женщинам нельзя давать в руки оружие против себя. Как только они узнают о твоей от них зависимости, так тут же используют ее против тебя, забирая в полон, рано или поздно оказывающийся вражеским. – Ты уехала и пропала, а мне же важно знать, как ты себя чувствуешь.
– И все ты врешь, – сказала Элла каким-то особенным, счастливым голосом, которым не разговаривала уже давно. – У тебя сотни пациентов, но ты же не гоняешься за ними по всей бескрайней России-матушке. А ко мне приехал. Почему?
– Да соскучился я по тебе, – признался Семенов, чувствуя, что сдает свои бастионы, но отчего-то ничуть об этом не жалея. – Проснулся ночью и понял, что если сегодня же тебя не увижу, то просто заболею. Вот правда-правда. Так что я дождался, пока рассветет, позвонил в клинику, отменил прием, быстро собрался, сел в машину и поехал к тебе. И как я раньше до этого не додумался, сам не понимаю. Целую неделю потерял, болван.
– Ты не болван, ты – самый лучший мужчина на свете. – Элла вдруг остановилась, закинула голову и поцеловала Семенова в губы, ничуть не смущаясь того, что они стоят посредине офисной парковки. На них во все глаза смотрит охранник Паша. Или не Паша. Элла вечно забывала, как зовут этих чертовых охранников.
– А выглядишь ты не очень. – Доктор ответил на ее поцелуй, но сейчас, отстранившись, пытливо смотрел в ее лицо. – Эля, ты снова плохо себя чувствуешь? Ты кровь на сахар проверяла, как я велел?
– Ну не могу я каждый день палец колоть, – заныла она. – Да и некогда мне. У меня работа, трудности, дела всякие. А чувствую я себя снова плохо. Наверное, опять у меня упал этот самый сахар.
– Эля, это же не шутки. Я, между прочим, поэтому и приехал. Проверить одну свою догадку.
– Какую догадку?
– Потом скажу. Мы можем поехать к тебе домой? Ты действуешь на меня таким образом, что мы рискуем оставить твою репутацию прямо здесь.
– На асфальте? – Элла засмеялась, чувствуя, как у нее ослабли ноги. Она вспомнила, каким неутомимым в постели может быть стоящий рядом с ней мужчина, и почувствовала, что у нее пересыхает во рту.
– В машине. В моей или твоей, – прошептал он ей в нежное розовое ухо, чуть прикусывая его губами. – Поэтому мы сейчас поедем к тебе домой, где я проведу полный осмотр, мужской и врачебный. Ну и сахар измерим все же.
Ухо горело, импульсы от него бежали вниз, к сокровенной части ее тела, которая всегда оставляла ее равнодушной, не требуя к себе особого внимания, а сейчас чувствовалась остро, почти болезненно, отключая разум. Пожалуй, идея насчет того, чтобы заняться сексом прямо в машине, под офисными окнами, в которые наверняка глазеют люди, не так и плоха.
– Поехали, – хрипло сказала она, переводя дыхание. – Давай оставим мою машину здесь, а поедем на твоей. Если моя мне понадобится, то я всегда смогу за ней вернуться.
Время остановилось. Прошлое, будущее, бизнес, семья – сейчас ничего не имело значения. Элла чувствовала удивительную свободу от обязательств, долга, мучительных мыслей и горьких сожалений. И эта свобода кружила ей голову, заставляя чувствовать себя совсем девчонкой.
Наши дни
Майор Воронов
Наружное наблюдение за Бжезинской и Бутаковой пришлось снять. За две недели слежки не произошло ровным счетом ничего, что могло бы пролить свет на убийство Антона Попова. Угрозы жизни и здоровью обеих соучредительниц «ЭльНора» выявлено тоже не было. Бжезинская руководила своей компанией, ездила по встречам, занималась бизнесом и политикой, и ей на первый взгляд совершенно точно ничего не угрожало.
Конечно, по вечерам она оставалась одна в огромном загородном доме, но там ее охранял верный Меркурьев, и Дмитрий Воронов на собственной шкуре знал, что там «враг не пройдет».
Элеонора Бутакова по-прежнему трудилась главным инженером «Ганнибала» под началом Эдуарда Горохова. Несмотря на то что дама заверяла Воронова, что ее хотят убить, он в это не верил. Он был уверен, что наоборот, Бутакова с Гороховым объединились против Бжезинской и строят злонамеренные козни, пытаясь осуществить рейдерский захват «ЭльНора». Но влезать в бизнес-разборки враждующих дам ему было скучно. Пусть сами разбираются, ему вон убийство Попова раскрывать надо.
Наружка еще доложила, что у мадам Бутаковой явно наметился роман. Но адюльтеры майора Воронова интересовали еще меньше, чем рейдерские захваты. Он не считал для себя возможным лезть в то, что делают за закрытыми дверями два взрослых человека, даже если они и состоят при этом в браке, и любовью занимаются на стороне.
В общем, ничего такого, что оправдывало бы расходы на наружное наблюдение, с красавицами не происходило, и, посоветовавшись с Иваном Буниным, Воронов это наблюдение снял. За месяц с лишним, произошедший с момента убийства Попова, в городе было совершено еще с десяток особо тяжких преступлений, поэтому оперативникам было чем заняться, кроме двух Элеонор, которые даже самому Воронову уже изрядно надоели.
Дело об убийстве расследовалось, шло своим чередом, вон и новый подозреваемый в нем появился, прораб Михалыч, с которым Дмитрий собирался потолковать. Тело Степана Ушакова так и не было найдено, и у Воронова не угасала надежда, что парень до сих пор жив и обязательно найдется.
То, что прораб Михалыч – персона для следствия интересная, Иван Бунин отчего-то не согласился.
– Да ну, – усомнился он, когда Дмитрий рассказал другу и начальнику про вчерашний свой разговор с Меркурьевым, а также о том, что с утра пораньше успел заехать в «ЭльНор» за личным делом Сергея Михайловича Медякина, работавшего в «ЭльНоре» с самого его создания. – Не сходятся у тебя, Митя, концы с концами. Медякину этому пятьдесят пять лет. Ушаков тебе говорил, что его отца призвали в армию сразу после того, как у него сын родился. Мол, они с матерью поженились в восемнадцать лет. Степану двадцать шесть, значит, его отцу сейчас бы было сорок четыре. И сослуживцам его армейским столько же, может, на год больше. Но не пятьдесят пять точно.