Твоя примерная коварная жена - Страница 58

– Хм… – О разнице в возрасте Воронов не подумал и сейчас разозлился сам на себя. – Если я прав и вторым другом Ушакова старшего был погибший Василий Лукьянов, то им с Антоном Поповым тоже по сорок четыре года. Правда, Медякина могли призвать в армию после института, не после школы. Тогда разница в возрасте вполне объяснима.

– В пять лет, – Бунин продолжал смотреть на товарища скептически, – но не в одиннадцать. Да и не было за плечами Медякина никакого института, ты же его автобиографию в руках держишь. В армию его призвали в 1979 году, а Ушакова и Лукьянова в каком? В восемьдесят девятом?

– Да не знаю я, в каком году их призвали, – вспылил Воронов. – Ответ из Архангельского военкомата пока не пришел. Но думаю, что поговорить с этим самым Михалычем все равно будет не лишним. Он в «ЭльНоре» давно, всех знает, со Степаном тоже общался, может, и знает что.

– Так пообщайся, – согласился Бунин. – И заодно остальные личные дела запроси. Водителей и каменщиков, про которых тебе Меркурьев сказал, что они тоже в Афгане служили. Хоть и хлипкая, но все-таки ниточка.

Дмитрий снова поехал в «ЭльНор», на пороге столкнулся с Элеонорой Бжезинской, которая так куда-то спешила, что даже его не заметила, попросил у секретарши Милы, по совместительству выполняющей обязанности кадровика, личные дела сотрудников, служивших в Афганистане, присел за стол в приемной, внимательно прочитал все документы, сделал необходимые выписки и почувствовал, что окончательно запутался.

В конце восьмидесятых годов двадцатого века в Афганистане служили только два человека из всех названных Меркурьевым. Водитель Владимир Сергеев и каменщик Валентин Балясин. Остальные тоже были намного старше и ушли в армию в конце семидесятых, в самом начале афганского пекла.

Воронов, который легко признавал свои ошибки, был внутренне согласен с тем, что прораб Михалыч не имеет к исчезновению Степана Ушакова никакого отношения. Проработку версии «сослуживец» нужно было начинать с Сергеева и Балясина. Что ж, не ошибается тот, кто ничего не делает.

Он потянулся, разминая затекшие мышцы, вернул Миле папки с личными делами и просительно улыбнулся ей.

– А можно у вас еще разжиться телефонами вот этих двух сотрудников, – он протянул ей листочки с фамилиями Сергеева и Балясина, – а также узнать, где они сейчас находятся, и, естественно, сохранить мой интерес в тайне.

– Можно, – Мила тоже улыбнулась, открыто и бесхитростно. Как успел убедиться Воронов, девушкой она была хорошей, отзывчивой, исполнительной и неглупой. Что и говорить, Элеонора Бжезинская умела не только вести бизнес и строить качественные дома, но и подбирать персонал. – Чаю хотите?

Видя, что Воронов колеблется, она щелкнула кнопкой чайника и засуетилась, накрывая на стол.

– Мне же все равно еще на объекты звонить нужно, выяснять, где эти люди, которыми вы интересуетесь. Пока я все узнаю, вы как раз чайку выпьете. У нас вкусный же чай, с травками. Вы ведь знаете. Я его так-то никому не завариваю, кроме Элеоноры Александровны. Но для вас не жалко.

Обижать хлопотливую Милу Дмитрию не хотелось, и он согласился выпить чаю с травками. Горячий ароматный пар поднимался над чашкой, рассеивая осеннюю хмарь за окном, что-то щебетала Мила, и Дмитрий внезапно подумал, как было бы славно, если бы можно было никуда не спешить, а сидеть, обхватив двумя руками огненную чашку, смотреть в окно, за которым, кажется, наконец-то кончился дождь, и думать про то, что Лелька уже, наверное, отправила Верочку на прогулку с няней и сама поехала на работу, что вечером они снова встретятся на просторной уютной кухне, где будет пахнуть вкусной едой и где ему, Дмитрию Воронову, всегда рады.

Чай кончился, он заглянул в пустую чашку, вздохнул оттого, что ему было жалко рассеявшегося морока, распрощался с Милой и собрался ехать по первому из двух адресов, которые она ему дала. Внезапно дверь в приемную распахнулась и туда ввалился дородный детина в распахнутом ватнике и замазанных глиной сапогах.

– Как работать? – возопил детина, простирая руки с многолетней въевшейся в кожу грязью в сторону Милы.

Девушка, впрочем, вовсе не казалась перепуганной, и Дмитрий, который решил уж было вступиться за нее, предпочел промолчать. Детина был явно свой.

– Чего грязь носите? – строго спросила Мила. Детина стушевался, стянул с головы вязаную шапку, нервно помял ее в руках.

– Так я ведь это, по делу… Работать-то как? Сначала инженер запропастился, теперь прораб исчез. Бетону-то не привезли, я в вагончик шасть, чтобы Михалычу сказать, чтоб позвонил куда следует, а его и нет, Михалыча-то. Виданое дело, работа стоит, а никому и дела нет. Потом Элеонора премии лишит, я ж знаю, у нас со сроками, сама знаешь, строго, а разве ж рабочий человек виноват, что бетону нет, Михалыча нет, никого нет.

Информация доходила до Воронова как сквозь вату. Он чувствовал, как у него начинает кружиться голова, будто в преддверии важного открытия.

– Погодите, – сказал он, чувствуя, как язык почему-то перестал помещаться во рту и ворочается с трудом. Лоб покрылся испариной, по спине потекли струйки пота, хотя в приемной была открыта форточка. – Погодите, я правильно понимаю, что ваш прораб Сергей Медякин, которого вы зовете просто Михалычем, сегодня с утра не вышел на работу?

– Так как можно это неправильно понять, если он не вышел, – детина медленно переводил взгляд с Воронова на притихшую Милу и обратно.

– А вы ему звонить пробовали? Вы вообще кто?

– Так я старший бригадир. Соколов моя фамилия. Мы с ребятами с утра пришли, а бетону нет, не привезли бетон. Я пошел в вагончик к Михалычу, а там заперто, нет его, Михалыча-то. Ну мы, знамо дело, набрали номер-то его, а телефон выключен. Абонент временно недоступен. А домашнего-то у него нет. Вот я и поехал в офис, чтобы тут сказать, что бетона, значится, не привезли.